1985-1988 гг. Сейсмологические и сейсмические и исследования в дельте р. Лена

и прилегающей акватории моря Лаптевых. 

Полярная экспедиция была организована в 1962 году в составе Научно-исследовательского института геологии Арктики (НИИГА) для реализации специального Постановления Совета Министров СССР – «Провести общую гравиметрическую съемку морей Советской Арктики». Она создавалась на 6 лет для выполнения гравиметрической съемки морей Печорского, Карского, Лаптевых, Восточно-Сибирского и Чукотского. Создавалась на 6 лет, а существует до настоящего времени теперь как самостоятельное Федеральное Государственное унитарное предприятие «Полярная морская геологоразведочная экспедиция» (ФГУП «ПМГРЭ»).

К моменту нашего появления в Полярной экспедиции она уже была мощным подразделением ПГО «Севморгеология», проводившим широкомасштабные геофизические исследования в Арктике, Антарктике и Мировом океане. Несомненные и неоспоримые научно-производственные достижения экспедиции обеспечили ее коллективу и руководству заслуженный авторитет, и не случайно многие выходцы из Полярной экспедиции занимали руководящие посты в Объединении. Однако эта профессиональная успешность имела, как говорится, и «обратную сторону медали». Она породила, в первую очередь в руководстве экспедиции, чувство собственной элитарности и «звездности», что достаточно часто случается с людьми, у которых мало внутренней культуры и интеллигентности. Это выражалось в приказном, командном стиле руководства, неумении выслушать чужое мнение и войти в чужое положение, непонимании того, что подчиненных нужно не только ругать и наказывать, но и защищать и поддерживать в трудных ситуациях, которые сплошь и рядом случаются в экспедициях. Просто неприятным типом был главный геофизик экспедиции А.Л. Коган – человек крайне недоброжелательный и по-иезуитски хитрый и коварный. Не дай бог, было поделиться с ним какими-нибудь проблемами или сомнениями по работе: это рано или поздно оборачивалось против тебя.

Сейсмологический отряд вошел в состав сейсмической партии, возглавляемой Феликсом Александровичем Шелестовым. Все начиналось сначала: нужно было искать объект исследований. При организации работ в удаленных и труднодоступных арктических регионах одной из самых затратных статей являются расходы на транспортировку экспедиции к месту базирования и обратно. Поэтому работает такой принцип: «уж если приходится тратить огромные средства на доставку, из исследований нужно выжать максимально возможное», что на практике означает обязательное проведение наблюдений комплексом геолого-геофизических методов. Отсюда вытекало, что рассчитывать на чисто сейсмологический объект наивно и нужно подключать сейсмологические наблюдения к каким-либо исследованиям, предусмотренным Пообъектным планом геологоразведочных работ ПГО «Севморгеология»,  утвержденным Министерством геологии. И такой объект нашелся – это были сейсмические работы КМПВ и гравиметрическая съемка дельты Лены и прилегающей акватории. Задача сейсмических работ заключалась в выявлении мощности и структуры осадочного чехла региона с целью оценки его перспектив на нефтегазоносность. Подключение сейсмологических наблюдений позволяло повысить глубинность исследований и ставить задачу изучения глубинного геологического строения земной коры региона на всю ее мощность.

Вообще нужно сказать, что подключение к этому объекту было просто подарком судьбы. Шельф моря Лаптевых и дельта Лены – это наиболее интересный для арктического сейсмолога регион. Именно в этом месте выходит на континент Срединно-Арктический пояс землетрясений, протягивающийся от Исландии через Норвежско-Гренландский бассейн и Евразийский суббассейн. Этот трансарктический пояс является самым северным фрагментом глобальной системы срединно-океанических поясов, трассирующих дивергентные границы литосферных плит. На Земле есть еще только два аналогичных по своей тектонической позиции региона – Восточная Африка и Запад США, к тому же в силу своей удаленности и труднодоступности шельф моря Лаптевых  и дельта Лены были наименее изученными. В регионе работала лишь одна станция «Тикси», оборудованная длиннопериодными сейсмографами, в результате чего для подавляющего большинства регистрируемых ею многочисленных местных и близких землетрясений не удавалось определить положение эпицентра.

Карта эпицентров арктических землетрясений

Мне не составило большого труда убедить хоть и не очень доброжелательное, но  высокопрофессиональное руководство ПМГРЭ в целесообразности включения в комплекс исследований сейсмологических наблюдений, однако было одно не очень благоприятное «но». Вследствие специфики исследований ПГО «Севморгеология» основной задачей, поставленной перед сейсмологическими наблюдениями, явилась необходимость получения разрезов земной коры методом обменных волн далеких землетрясений, что предопределяло  линейное расположение пунктов регистрации, которое резко снижало точность и эффективность локализации местных событий. Я оказался в довольно сложном положении. С одной стороны необходимо было выполнять геологическое задание, с другой стороны  нельзя было допустить потери информации по местной сейсмичности. Попасть волею судеб в сейсмически высокоактивную зону, в самое, можно сказать «пекло», провести там наблюдения с использованием большого количества первоклассных регистраторов и ограничиться лишь констатацией факта наличия землетрясений без установления их детальных характеристик было для меня невозможно. Я бы себе этого не простил. Надо было как-то выкручиваться, чтобы и «волки были сыты и овцы целы». И я нашел выход.

Участки сейсмологических и сейсмических наблюдений

В 1985 году планировалась отработка 25 точек наблюдения с шагом 5-6 км на двух профилях в северо-восточной части дельты. Длина северного и южного профилей составляла 100 и 50 км соответственно, расстояние между профилями 50 км. Так как у нас имелось 12 регистраторов, отработка профилей могла быть проведена в два приема. Для выполнения геологического задания  естественным было выставить все регистраторы подряд сначала на одном профиле, затем на другом, но при этом практически потерять возможность локализации местных землетрясений. Мы же начали наблюдения сразу на обоих профилях, выставив 4 регистратора на крайних точках и на нескольких промежуточных, тем самым обеспечив базы наблюдений до 50-100 км, позволившие получать более надежные засечки при определении положения местных землетрясений. Примерно также мы потом расположили и вторую расстановку. Но и этого было еще недостаточно, так как основная полоса землетрясений проходила восточнее профилей через осевую зону губы Буор-Хая. Поэтому я на свой страх и риск один регистратор поставил  с другой стороны указанной полосы эпицентров на мысе Буор-Хая, где он и простоял весь сезон. Вот такие вынужденные ухищрения, усложнившие, конечно, технологию работ, позволили выполнить задание и повысить эффективность изучения местной сейсмичности. Естественно, об этих своих действиях я начальство не информировал – объяснять долго, а главное, получил бы запрет. Дело было сделано, а победителей не судят. Таким же образом мы отработали и последующие полевые сезоны – каждый раз выставляли вне запланированного профиля 2-4 точки на расстояниях до 100 км, что позволяло значительно повысить надежность локализации очагов местных и близких землетрясений. Только благодаря этому моему самовольству удалось существенно уточнить гипоцентрию землетрясений дельты Лены и прилегающей акватории и  установить, что в районе дельты р. Лена и ее обрамления наблюдается не рассеянное, как представлялось ранее, а достаточно упорядоченное распределение эпицентров в две основные сублинейные зоны. Впервые были получены данные о глубинах гипоцентров, а также новая информация по фокальным механизмам землетрясений. Результаты работ опубликованы мною в ведущих отечественных научных журналах («Вулканология и сейсмология», «Физика Земли», «Отечественная геология»), переведены на английский язык.

Технология производства наблюдений была в деталях отработана нами в Норильском районе: расстановка регистраторов, полеты с контролем и снятием информации каждые 5-7 дней, взаимоотношения, правда, значительно более приятные, чем в Норильске с летным отрядом. Казалось бы, внешне та же рутина, но были две причины, благодаря которым сейчас, на склоне лет, я вспоминаю эти годы с большим удовольствием. Первое обстоятельство – постоянное ожидание и предвкушение регистрации местных землетрясений, ожидание, которое всегда сбывалось. Самым приятным циклом работ были просмотр и воспроизведение полученного материала с магнитной ленты. Как бы поздно мы ни прилетели, какими бы усталыми ни были, этот процесс мы не откладывали никогда и всегда были с хорошим уловом.  Каждая запись местного землетрясения сопровождалась нашими радостными комментариями, оценивалось качество записи, прикидывалось примерное местоположение эпицентра. Запомнилось 15 июня 1986 года, когда в дельте Лены всего в 5-10 км от ближайшего нашего регистратора произошло сильное землетрясение с магнитудой  mb=4.6. Оно ощущалось в Тикси сотрясениями интенсивностью 3-4 балла. Получилось очень удачно. В этот день мы облетели все станции, заменили пленки, поставили новые аккумуляторы, и через полчаса после нашего взлета с последней точки произошло землетрясение. Мы узнали о нем сразу по прилету в Тикси. Неделю мы с нетерпением ждали следующего полета – записи на всех станциях были идеальными.  

Вторая причина заключалась в том, что, как и на Земле Франца-Иосифа и Новосибирских островах, меня привлекал сам исследуемый регион. Лена имеет самую большую в России и соизмеримую с Миссисипи, Гангом и Амазонкой дельту, состоящую из бесчисленных островов, островков, проток и озер. Благодаря нашим работам, мы облетали ее, как говорится, вдоль и поперек, с востока на запад и с юга на север. Из иллюминатора вертолета мы любовались ее панорамой и в лучах незаходящего солнца, и в мрачную пасмурную погоду, пролетая чуть ли не на бреющем полете между ее поверхностью и нижней кромкой насыщенных водой и снегом тяжелых туч. Мы многократно садились на нее, то покрытую снегом, то зеленую и цветущую, то желтую и безжизненную. Во  время половодья, которое доходит до устья где-то в первой половине июня, вода поднимается на 6-9 метров и практически заливает всю дельту. Чтобы увидеть все это, многие люди готовы заплатить немалые деньги, нам же судьба предоставила это бесплатно.

Ориентировка на этой местности – дело весьма сложное, оно по силам далеко не каждому. Успех наших работ напрямую был связан с профессионализмом наших геодезистов, поэтому не могу не назвать их – это два Сергея, Пантелеев и Гиргардов. Топографическая привязка наших пунктов велась ими визуально по топографическим картам 1:100000 масштаба, и делали они это виртуозно. У них был просто какой-то врожденный талант разбираться в скоплениях, на мой взгляд,   мало отличающихся друг от друга объектов на местности и находить их на карте. Проверялось их мастерство очень просто и доступно при первом же вылете на контроль аппаратуры: с ними мы всегда без проблем находили свои разбросанные по дельте станции. Чем чревата плохая привязка мы с лихвой ощутили на собственной, как говорится, шкуре в 1986 году. В тот год мы выполняли профиль на северо-западе дельты на удалении свыше 300 км от базы. Эта часть дельты наиболее безориентирная – там нет даже крупных заметных проток, тем более, что в том году первый наш вылет состоялся 30 мая, когда все покрывал толстый слой снега. С вертолета местность представлялась совершенно ровной и однообразной, водоемы внешне совершенно не отличались от суши. Погода была пасмурной, в Арктике эта ситуация называется «белой мглой», когда горизонта нет, представление о  размерах видимых объектов и расстояниях до них совершенно искажено. Увидишь какое-нибудь темное пятно, и кажется, что это что-то очень большое, но далеко, а сделаешь два шага и наступаешь на землю, с которой сдуло снег.

Полетел с нами начальник радиогеодезической партии, начальник наших Сергеев, Олег Михайлович Фролов, опытный, но уже довольно пожилой человек с плохим зрением и подзабытыми навыками экспедиционной работы. Захотелось человеку на старости лет проветриться в Арктике, да и подзаработать. И вот в этой ситуации мы расставили нашу аппаратуру по точкам, а через неделю при контрольном облете из 12 регистраторов не смогли найти ровно половину. Когда снег растаял, местность приняла совершенно другой вид, тем не менее, в процессе работы уже с Сергеями мы постепенно находили свои точки в местах, заметно удаленных от указанных Фроловым. Олег Михайлович очень переживал, но мы отнеслись к нему гуманно и не терзали никакими укорами. Искали регистраторы не только мы, искали и гравиразведчики, производившие свою съемку, нам сочувствовала вся партия, и это было очень приятно.  Один регистратор они нашли 24 июня, в мой день рождения, что стало для меня лучшим подарком.

Последний регистратор, его номер 7 врезался в мою память навсегда, не удавалось найти практически до конца сезона. Добрый Коган уже потирал потные ручки, предвкушая удовольствие от нашей неудачи и от того, что он с нами сделает, но ему, бедняге, все-таки не повезло. Отбросив все расчеты и предположения о том, где бы мог находиться наш бедолага, мы стали облетывать местность по квадратам, так как благодаря продуманной системе полетов у нас имелся некоторый запас летного времени. И вот в последнем полете, когда уже казалось, что надежды нет никакой, мы нашли нашего несчастного в точке, отстоящей от намеченной на карте на 6 км. Он стоял на урезе воды маленького озерца и наполовину в воде. Праздновали находку всей партией, «омрачала» радость лишь мысль о неудаче Когана.

Дельта Лены не только замечательный географический объект, который с 1985 года превращен в государственный природный заповедник «Усть-Ленский» площадью 14330 км². Дельта Лены и ее окрестности – это еще и историческое место, с изучением и освоением которого напрямую связаны имена многих отечественных арктических исследователей. Летом 1735 года на дубель-шлюпке «Якутск» вышел в море Лаптевых через Быковскую протоку отряд Василия Прончищева, обогнул дельту Лены и встал на зимовку в устье р. Оленек. Из Быковской протоки выходили в свои походы Никита Шалауров в 1759 году, Степан Хвойнов в 1775 году и Николай Бельков в 1808 году. В 1806 году в дельте Лены был обнаружен прекрасно сохранившийся труп мамонта, который был обследован Михаилом Адамсом и доставлен в Петербург, где до настоящего времени входит в экспозицию Зоологического музея Академии наук. В период Первого международного полярного года в течение 1882-1884 гг. в дельте Лены работала снаряженная Русским географическим обществом магнитометрическая и метеорологическая обсерватория под руководством Николая Юргенса, врачом ее был Александр Бунге. В бухту Тикси вернулась в 1902 году под командованием Федора Матисена шхуна «Заря» экспедиции Эдуарда Толля. Отсюда же в 1903 году отправилась на поиски Толля и его товарищей спасательная экспедиция под руководством Александра Колчака и Никифора Бегичева. Планомерное гидрографическое изучение дельты Лены началось уже при советской власти, и с ним связаны имена Федора Матисена, Николая Евгенова, Павла Хмызникова, Юрия Чирихина. Их отрядами составлена первая лоция низовьев Лены и ее дельты и дано обоснование для заложения порта Тикси. И конечно нельзя не сказать о трагической гибели в дельте Лены в 1881 году отряда экспедиции Джорджа Де Лонга. Американцы после гибели своего судна в Восточно-Сибирском море по льду и на лодке в конце сентября добрались до северного берега дельты, двинулись по опустевшей перед наступлением полярной ночи тундре и практически все погибли от голода и холода. Тела их были найдены на следующий год и захоронены на ближайшей возвышенности, получившей название «Американская горка». В 1883 году останки Де-Лонга и его товарищей были переправлены в США. На этой горке, где тиксинскими полярниками был установлен высокий металлический крест, мы неоднократно садились, и я кляну себя за то, что не сделал качественной фотографии. Точно также мы делали посадку в Усть-Оленьке и были возможности сфотографировать могилу Прончищевых, но и этого я не сделал. В молодости сил и возможностей много, но ума мало, а в старости все наоборот.

Сейсмологические наблюдения начинались в июне и продолжались до августа. По фактору «уровень микросейсм» это не самое лучшее время: земля оттаивала, водоемы очищались ото льда, все оживало и шевелилось. Но сроки эти были вынужденными, так как по своим техническим параметрам наша «Черепаха» была предусмотрена для работы при температуре воздуха не ниже минус 10° С. А вот для сейсмических работ самым благоприятным рабочим месяцем был апрель. «Благоприятным» – это, конечно, сильно сказано. Скорее, он был лучшим из плохих. Предпочтение ему отдавалось из-за трех обстоятельств: уже наступавшего к тому времени светового дня, отсутствия воды на льду и, главное, летной, как правило, погоде. В мае температура воздуха начинала повышаться, что приводило к частым туманам и низкой облачности. Регистраторы «Тайга», использовавшиеся при этих работах, также имели температурное ограничение минус 10° С, но они выставлялись максимум на двое суток, в течение которых удавалось обеспечить их обогрев. На основе многолетнего опыта исследований в Арктике и Антарктиде пришли к такому способу обогрева: регистраторы помещались в прочные легкие ящики из пенопласта, выкрашенные в черный цвет, и обкладывались обычными резиновыми грелками, наполненными кипятком. Просто, на первый взгляд, вроде несерьезно, а на деле очень эффективно. Как говорится «голь на выдумки хитра». Этими тремя обстоятельствами преимущества апреля и ограничивались: стоял «дуб» до минус 30-35° С, многочасовая работа протекала на улице, и люди нещадно мерзли.

В 1985 году сейсмические работы возглавлял сам Шелестов. Первый год всегда самый трудный: идет притирка, адаптация аппаратуры и снаряжения, выработка методом проб и ошибок методических и технологических приемов, приобретение навыков и опыта  исполнителей. Несмотря на все трудности, план был выполнен, но по окончании работ на ребят было больно смотреть –  измученные и физически, и морально люди с черными от солнца и обморожений лицами. Шелестов на профиле не показывался, руководил из гостиницы: давал инструкции перед вылетом и устраивал разносы измученным людям по возвращении. Прилетев в Тикси, мы застали его в стрессовом взвинченном  состоянии, которое он интенсивно лечил старым русским способом.

В 1986 году начальником сейсмического отряда был Владимир Иванович Хрисанфов, а с 1987 года эту функцию предложили выполнять мне.

На 1987 год был запроектирован субмеридиональный профиль, проходящий вдоль оси губы Буор-Хая и своим южным концом выходящий в устье речки Хараулах. За две недели до вылета в Тикси геологи ВНИИОкеангеология, который осуществлял научное руководство работами Полярной экспедиции, настояли на том, чтобы протянуть северное  окончание профиля до восточного берега дельты Лены. Геологически это, конечно, было оправдано, так как позволяло увязать акваториальные геологические данные с наземными, но изменение планов в последний момент чревато всякими непредсказуемыми последствиями. Я сопротивлялся, но получил приказ в виде дополнения к геологическому заданию.

Последствия не заставили себя ждать.

Методика сейсмических работ была следующей. На льду выставлялось 10-12 сейсмических регистраторов на общей базе 100 км. Возбуждение сейсмических волн велось из двух пунктов на флангах расстановки, и вот в этом самом возбуждении и была зарыта та собака, которая доставляла постоянные проблемы исполнителям. В качестве источников возбуждения использовались пневматические пушки по три на каждом пункте, которые нужно было загнать под лед. Пушки имели диаметр 23 см, для достижения нужного сейсмического эффекта опускать их нужно было на глубину не менее 10 м. О том, какие мучения мы испытывали с бурением льда, расскажу ниже, а сейчас о последствиях.

Начали мы с той самой навязанной нам северной расстановки. Отработали удаленный от берега пункт возбуждения, приступили к прибрежному и получили сюрприз: 2.5-метровый лед лежал на дне. Потыкались в разных местах, уходили почти на 10 км от берега – результат один: придельтовая мелководная часть губы Буор-Хая промерзла до дна. Нужно было принимать решение. С одной стороны, без второго пункта возбуждения резко снижались качество и надежность получаемого разреза. С другой стороны, мне было ясно, что искать место для второго пункта можно было очень долго и, скорее всего, безуспешно, а передо нами в морозную дымку уходили 200 км запланированного профиля. И я принял решение прекратить поиски и двинуться с работой на юг. Жизнь показала, о чем я расскажу ниже, что это решение было правильным, хотя по возвращению домой я за северную расстановку получил  от доброжелательного начальства по полной программе. Честно говоря, меня это мало расстроило, потому что я был убежден в своей правоте, а на будущий год, когда появились неопровержимые доказательства моей правоты, я отыгрался, за мной, как говорится, не заржавеет.

Повторю, что самой сложной процедурой при этих работах была организация пункта возбуждения. Последовательность наших действий была такая. Первым делом  забрасывали на точку пневмоотряд, они начинали бурить, а сейсморазведчики расставляли по профилю регистраторы. На это дело затрачивалось не более часа, а подготовка пункта возбуждения занимала 6-7 часов. В течение этой временной разницы, т.е. 5-6 часов мы сидели на льду в вертолете и тихо замерзали. При температуре минус 30-35° никакая, даже самая теплая одежда не спасала. Сидели, терпели, курили, впадали в забытье, думали о жарких странах, прыгали, бегали, делали всякие упражнения и все равно нещадно мерзли. Это была та ситуация, когда выражение «промерзли до костей» было не «красным» словцом, а полностью отвечало нашему реальному состоянию. Получив долгожданное известие о готовности пневматиков, по телеметрическому каналу запускали регистраторы и производили запись сейсмических волн. Мокрые от пота, взмыленные от тяжелой физической работы пневматики перебирались на второй пункт, а мы, немного полетав для «сугрева», опять садились на лед и начинали вторую серию ожидания и замерзания. Вот такая была замечательная работа, которую могли сделать только советские люди. Ни канадцам, ни американцам, ни представителям любой другой нации делать такую работу не пришло бы в голову.

На следующий год меня посетила «счастливая» мысль: для того, чтобы увязать морскую и наземную геологию, внедриться с сейсмическими работами в дельту Лены, располагая пункты возбуждения в ленских протоках.  Естественно, что мне и пришлось претворять эту мысль в жизнь. Сразу скажу – хлебнули мы лиха с этими ленскими протоками. Имея печальный опыт с северной расстановкой в 1987 году,  я изучил детальные морские карты на придельтовую часть губы Буор-Хая. Сразу же выяснилась правильность моего решения в 1987 году отказаться от поиска места для второго пункта возбуждения. Оказалось, что на всем 200-250-километровом протяжении восточного побережья дельты Лены есть только 3-4 очень узких донных желоба на выходе в море крупных ленских проток, в которых есть глубины 10 м и более. Таким образом, вслепую мы могли искать эти места до бесконечности, кроме того, они расположены далеко от нашей расстановки, и использовать их мы все равно не могли. Хотя после драки кулаками не машут, я не отказал себе в удовольствии показать это начальству и высказать ему свое «фе».

Получив эту новую информацию, мы наметили места прибрежных пунктов возбуждения, ну а выбрать нужные точки в протоках было уже проще. Глубокие места следовало искать в изгибах проток возле обрывистых берегов.

На начальную стадию работ для выбора пунктов в протоках выразил намерение поехать главный геолог экспедиции В.А. Виноградов, и хотя мы в этом не нуждались, я возражать не стал, потому что не имел возможности.

Перед началом работ облетели намеченные по картам точки, пробурили буром малого диаметра лед и убедились с помощью веревочного лота в наличии необходимых глубин. Надо сказать, что Виноградов – человек очень импульсивный, мгновенно выходил из себя, если мотобур не заводился с полоборота, начинал психовать, говорить всякие слова о нашей неподготовленности и топать ногами. Когда выбор успешно завершился, он, умиротворенный, сказал, что теперь спокоен за исход работ, затарился муксунами и нельмами и улетел домой. А для нас все только начиналось, и до сих пор я как вспомню тот сезон, так вздрогну. В тот год, понимая, что самым проблемным местом является подготовка пунктов возбуждения, я летал с пневмоотрядом и совсем не мерз, скорее наоборот.

Во-первых, пресный лед оказался примерно на метр мощнее морского, достигая толщины 3-3.5 метра. Предлагаю живущим в домах старой постройки, представить, что их комната от пола до потолка заполнена крепчайшим, как гранит льдом, значительно более крепким, чем морской, и бурить в нем нужно отверстия диаметром 23 см обычным мотобуром, предназначенным для сверления отверстий диаметром не более  5 см.  

Вся громада шнеков крепилась к валу мотобура с помощью тонкого штифта, и вращательная нагрузка была такая, что его периодически срезало. Когда мы вытаскивали эту махину из лунки, мотобур казался маленькой точкой где-то в небесах. Остановки в процессе бурения делать было нельзя, так как образовывающуюся в лунке ледово-снежную массу тут же прихватывало морозом. Однажды прихватило так, что все наши усилия вытащить инструмент оказались безуспешными. Это была почти катастрофа. Все смотрели на начальника, т.е. на меня, и беззвучно спрашивали, что будем делать. Возможный выход из положения представлялся только один: с помощью троса подцепили нашу намертво прихваченную махину к крюку вертолета, предназначенному для перевозки грузов на внешней подвеске, перекрестились и отошли на безопасное расстояние. Вертолет стал плавно, вертикально, с места подниматься и с видимой легкостью выдернул наши шнеки, как морковку из грядки. Механик потом сказал, что нагрузка была 900 кг. Добурили эту последнюю на расстановке дырку, и тут нас ожидал новый удар: когда вытаскивали оборудование, штифт не выдержал, и все наше буровое оборудование булькнуло на дно. Тем не менее, пункт возбуждения был готов, и расстановку, которая была пятой, предпоследней, мы доработали. Последнюю расстановку отработали, как говорится, на честном слове и на одном крыле: без шнеков с одной только «перкой». Вообще год был какой-то аномальный. Повышенная солнечная активность, частые сильные магнитные бури, приводившие к сбоям радиосвязи и соответственно непрохождению телеметрического сигнала на включение регистраторов, мощные электрические разряды, забивавшие сейсмическую запись. Достаточно сказать, что первую расстановку мы выполнили только с пятой попытки, затратив на это весь апрель. Но все хорошо, что хорошо кончается. В результате мы получили кондиционный материал, написали отчеты, опубликовали статьи, показали перспективность дельты Лены на поиски углеводородного сырья, наметили место для параметрической скважины.  Эти работы показали, что сейсмический отряд состоял из настоящих мужиков, не терявших стойкость и самообладание в самые тяжелые минуты. Не могу не назвать некоторых из них – Борис Герасимов (ушел из жизни в 2006 году), Анатолий Межевов, Лев Якушевский, Анатолий Ганшин, Сергей Мозговой, Евгений Самсонов, Александр Боровиков.

Этими работами тиксинская эпопея закончилась. Начинался новый этап, продолжающийся с перерывами до настоящего времени – исследования по проблеме определения положения внешней границы континентального шельфа в Арктике (ВГКШ).