1974-1975 гг. Сейсмологические исследования в Западной Якутии.

В 1974 году в НИИГА были начаты исследования по систематизации и обработке геофизических и геологических данных на территории Якутской алмазоносной провинции. Возглавил научный коллектив Алексей Лазаревич Пискарев, мне поручили раздел «Глубинное строение Якутской алмазоносной провинции», в котором необходимо было провести обзор имевшихся на то время представлений о земной коре, оценить возможности различных модификаций сейсмических исследований при изучении глубинного геологического строения среды, проанализировать результаты проведенных ранее работ. Кроме того, нам удалось добиться выделения средств на проведение в рамках этой тематической разработки полевых сейсмологических исследований методом обменных волн землетрясений в 10 пунктах по меридиональному профилю от г. Мирный до побережья моря Лаптевых. Возглавляемому мною сейсмологическому отряду предписывалось выполнить эти наблюдения в течение трех полевых сезонов.

Надо напомнить, что сейсмологический отряд был с 1972 года задействован в работах на Новосибирских островах, которые лично для меня были гораздо более привлекательными и интересными, и, естественно, отказываться от них я не собирался ни в коем случае. Надо было совмещать оба вида исследований, так что работа предстояла весьма напряженная. Но к этому, собственно говоря, я и стремился.

В апреле 1974 года отряд провел наблюдения на Новосибирских островах, где я практически в одиночку проработал на мысе Кигилях о. Большой Ляховский, а в октябре мы вылетели в  г. Мирный на базу Ботуобинской экспедиции. В составе отряда, кроме меня, был неизменный Б.Т. Барычев, А.А. Тарханов, также работавший на островах, и  А.А. Сидоров. Как всегда мы с Барычевым разделились, взяв себе по напарнику: я –  Тарханова, Барычев – Сидорова.  Наблюдения мы вели до первых чисел декабря и отработали две точки – «Майская» в 30 км от Мирного в сторону пос. Алмазный (Аветисов-Тарханов) и «Вилюй» (Барычев-Сидоров) - к северу от Мирного по дороге на пос. Чернышевский.

Мы с Тархановым облюбовали одну избушку в покинутом жителями пос. Майский, используя соседнюю на дрова. Надо сказать, что ноябрь в этом регионе – настоящий зимний месяц с крутыми морозами, когда температура опускалась до - 50 градусов и ниже. Из-за полного безветрия сразу после выхода на улицу холода не чувствовалось, но уже через пять минут вокруг носа и рта нарастала ледяная корка, лицо начинало невыносимо щипать. Находиться на улице можно было,  только обвязав лицо по самые глаза теплым шарфом.

На всю жизнь мне запомнилась дикая, необыкновенная красота застывшей тайги, особенно ночью. Луна освещает ровным безжизненным светом покрытые инеем неподвижные лиственницы и ели, тишина мертвая, нарушаемая лишь потрескиванием от мороза деревьев. Выскочишь, бывало, ночью пописать, накинув на голое тело шубейку, поразишься открывшейся завораживающейся красоте, уходить не хочется, ан нельзя, надо спасаться. И каждый раз приходил в голову вопрос: «Через сколько минут тут дашь дуба?».

Запомнился такой эпизод. В конце сезона Тарханов решил привести в подарок своим друзьям на новый год красивую пушистую сибирскую елочку. Взял топор, ушел и через некоторое время вернулся без елочки: «Невозможно срубить. Ударишь топором – елочка ломается, как стеклянная». Вот такие были морозы. И еще один показатель – водка разделялась на спиртовую и водную фракции: сверху в бутылке спирт, а внизу снежная масса, «сало». Но в избе нашей было замечательно. Дрова, полученные из бревен соседней избушки, давали такое тепло, что мы не испытывали ни малейшего дискомфорта, особенно Тарханов, который всегда руководствовался принципом «полярник жары не боится».

Жизнь наша была спокойная и размеренная, определяемая требованиями инструкции по производству наблюдений. Через каждые  6 часов смена сейсмограммы, через час-два поверки времени, первичная обработка сейсмограмм и, конечно, хозработы – приготовление пищи, заготовка дров, поддержание в печке «вечного» огня. При распилке бревен мы обнаружили, что все трещины их являлись местом зимовки огромных жирных зеленых мух, которые не просыпались до самого ауто-да-фе. Наибольшим неудобством для нас было отсутствие электричества. И до этого и после мы работали в условиях полярного дня, и проблема с освещением не стояла. Здесь же темнело уже к 3-4 часам, и приходилось использовать свечи и керосиновые лампы, при которых особо не почитаешь и не поработаешь. Немножко гуляли, 2-3 раза добирались до Алмазного в магазин и в столовую.

Один раз я совершил поездку на станцию к Барычеву и Сидорову. Добирался на попутках, не потратив на это ни одного рубля. В Сибири, по крайней мере в то время, предложение заплатить за попутную поездку могло просто обидеть человека. Лучше его было не делать. В наше время, когда все стараются содрать друг с друга за каждую мелочь, это кажется невероятным. Вообще люди сибирские оказались в массе своей приветливыми и доброжелательными. Правда, у них был один пунктик. Человека,  зарабатывавшего меньше 400 рублей в месяц, они считали неудачником. Барычев рассказал мне как однажды они приютили у себя семью, добиравшуюся на машине из Мирного в Чернышевск. Их машина сломалась, помощи быстро ждать не приходилось, а мороз стоял трескучий, так что наши ребята их фактически спасли. В процессе общения гости задали вопрос: «Сколько же ребята вы получаете за такую жизнь» и когда узнали, что со всеми надбавками около 300 рублей, посмотрели на них с сочувствием и явным сомнением в их  умственных способностях.

Вот такие впечатления остались после сезона 1974 года. Весной следующего года нам предстояли очередные  работы на Новосибирских островах, и поэтому всю аппаратуру пришлось из Мирного отправлять на базу Восточно-Сибирской партии в Чокурдах. Сопровождали ее Барычев и Сидоров. Существовало много слухов о перипетиях этого транссибирского перелета, но сами герои особенно на эту тему не распространялись. Главное – задача была успешно решена.

В течение апреля-июня 1975 года сейсмологический отряд в составе Г.П. Аветисова, Б.Т. Барычева, В.П. Семашкина и Р.М. Лебедева успешно отработал на Новосибирских островах и в июле был переброшен в пос. Саскылах на севере Западной Якутии на базу геологической партии НИИГА, возглавляемой Львом Степановым. Здесь к нам присоединился С.И. Озолин. Как я писал ранее, самым трудным испытанием в подобного рода работах была необходимость общения в течение длительного времени с одним и тем же напарником. Поэтому мы переформировали пары, работавшие на островах: Семашкин пошел к Барычеву, а Лебедев ко мне. Озолин стал третьим в моей группе. В таком составе мы отработали две первые точки из четырех запланированных: отряд Барычева  на точке «Оленек», мой отряд на точке «Халганнах». Надо сказать, что Лебедев был заметно деморализован после работы на островах,  и  после «Халганнаха» я отпустил его домой.

Халганнах – это был оставленный жителями поселок на правом берегу Анабара. Грустное впечатление производили пустые дома, брошенные вещи, валяющиеся на земле детские игрушки, висевшая на одном гвозде вывеска «Детский сад», заброшенное кладбище. Зато проблем с выбором помещения под станцию не было никаких. Мы быстренько все наладили и запустили и без особых проблем отработали положенный нам срок. Надо сказать, что работа втроем на порядок проще, чем вдвоем и, в первую очередь,  из-за более легкого налаживания отношений.  Недовольный кем-то член коллектива всегда мог переключиться на общение с третьим, а не зацикливаться на этом недовольстве. Я был начальником строгим, но объективным, и, главное, неукоснительно придерживался принципа – требуй с себя больше, чем с  других. Нормальные люди это всегда понимают, и поэтому с нормальными людьми конфликтов быть не может. Ну а с ненормальными можно и поступать ненормально.

Хорошему настроению способствовала и окружающая нас природа. Халганнах располагался на высоком правом берегу Анабара, во все стороны открывались красивые пейзажи зоны перехода от тайги к тундре или наоборот, как угодно. Место было обдуваемое ветерком, поэтому комары нам особо не досаждали. Тепло, воздух замечательный, в реке полно рыбы. Достопримечательностью этого места, о которой нам говорили еще в Саскылахе, было стадо одичавших лошадей, пасшихся на левом низменном берегу реки. Эти лошади приспособились к дикой жизни и прекрасно выживали даже в лютые зимы.

Отработав точку, мы с Озолиным на вертолете были переброшены на новую, а Лебедев, как я уже говорил, отправился домой. Новая точка, «Чочурдах», была самой северной на нашем профиле и располагалась уже в зоне тундры чуть южнее 73° северной широты.

Чочурдах – это маленькое якутское, даже не знаю, как назвать, наверное,  стойбище, расположенное на берегу речки Уэле (Юэле), в котором постоянно жили человек двадцать – женщины, маленькие дети и старики, а мужчины с оленями кочевали по тундре. Во главе этого поселения был грамотный и умный якут, член партии по имени Дмитрий, не помню, как называлась его должность. С ним мы в основном и общались.  Жили в ярангах, незадолго до нашего прилета появился деревянный дом, в котором размещались Дмитрий и его родители, отца звали Басылай (Василий). Здесь же была контора с рацией, питавшейся от «солдат-мотора».

Наш прилет для жителей этого стойбища был, наверное, как прилет марсиан. Сбежалось все население, каждый наш шаг, появление каждого предмета нашего оборудования и снаряжения при разгрузке вертолета вызывали у них неподдельный интерес,   бурно обсуждались и комментировались. Все были очень доброжелательны, приветливы и почтительны. Прекрасные, не испорченные цивилизацией люди. Первое время опасение вызывали у нас дети, особенно мальчишки. Мы боялись, что они будут бегать около места, где установлены сейсмографы, трогать их, дергать провода и т.п., создавая фон помех. Но опасения наши оказались напрасными. Мы с помощью Дмитрия сказали ребятишкам, что к этому месту подходить нельзя, и все, проблема была решена.  Вот такие послушные замечательные дети.

Мы разместились в большом пустующем чуме, в котором до постройки деревянного дома располагалась контора. Было очень просторно, удобно и, по тем меркам, комфортно.

С местными жителями отношения сложились теплые, они нас даже приглашали в гости, угощали, и мы ели, засунув брезгливость куда подальше. Ведь все шло от чистого сердца.  

Вообще уклад жизни этих людей очень напоминал  первобытно-общинный. Они были заняты исключительно жизнеобеспечением. Какое-то продовольствие им периодически доставлялось вертолетом из Саскылаха, а главную пищу – мясо и рыбу они добывали сами и делили между собой. Рядом со стойбищем в мерзлоте была выдолблена большая пещера, в которой хранились подвешенные туши оленей и рыба. Глубина пещеры была метра четыре, и там все время сохранялась отрицательная температура. Какие труды затрачены на создание этого холодильника – трудно представить. Рядом со стойбищем близко к поверхности подходил пласт прекрасного угля, и каждая семья имела свою выработку. Нам тоже выделили деляночку, где мы и рубали уголек для своих нужд. Иногда мы с Озолиным поднимались вверх по течению Уэле к месту, где речка делала крутой поворот. Там был перекат, пласт угля выходил на поверхность, и течением вымывались большие куски замечательного антрацита. Однажды произошел интересный случай. Я собирал уголь, и вдруг мимо меня на большой скорости пронеслась куропатка, а следом за ней полярная сова. Пронеслись и скрылись в зарослях карликовой березы на берегу. Собрав нужное количество угля, я пошел посмотреть на то место и увидел, что сова убила куропатку, но есть сразу не стала. В этом состояла ее ошибка. Я  забрал целехонькую куропатку и явился домой с углем и продовольствием. Потом мы подначивали Дмитрия, как нужно охотиться без ружья. Правда, он сразу догадался, как я ее добыл. Вообще куропаток было очень много. В начале сентября они сбились в стаи и побелели к зиме, хотя снег еще не выпал. Это был самый благоприятный период для охоты: птицы не понимали, какую представляют удобную цель и подпускали к себе очень близко.  Одним выстрелом можно было убить до десяти штук. Однако продолжался этот период не долго – три-четыре дня. Птицы стали очень осторожны, какая-то всегда была настороже, и подобраться на расстояние выстрела стало невозможно.

После завершения наблюдений на точке, перед отъездом мы решили устроить маленький банкет. Выставили имевшуюся у нас на черный день поллитровую бутылку спирта, с которой, несмотря на достаточное количество закуски, хозяева просто перепились. Все нас хвалили, дружески хлопали по плечу, обнимали, а дед Басылай меня просто зацеловал.  Потом, когда мы вернулись в Саскылах, Лев Степанов меня очень «обрадовал», сказав, что у деда открытая форма туберкулеза. Ну, обошлось.

Этот сезон был для меня самым длинным. Он продолжался более полугода. Вернувшись в октябре домой, я пошел в отпуск, и самым лучшим отдыхом для меня было времяпрепровождение в нашей уютной кооперативной квартире. Ни о каком желании куда-либо поехать не было и речи.

В следующем 1976 году работа отряда проходила по такому же сценарию. Весной и в начале лета наблюдения на Новосибирских островах, летом и осенью – Западная Якутия. Только на второй стадии отряд возглавил Барычев, а я отправился на освоение нового региона, на Шпицберген.

1975 год. Станция "Уджа". Б.Т. Барычев (1942-2010)

1975 год. Станция "Чочурдах"

1975 год. Станция "Чочурдах". Рубаю уголек