Никто пути пройденного у нас не отберет

Виктор Конецкий

И места, в которых мы бывали,

мы на картах мира отмечали

(из песни студентов-горняков)

Арктические места, в которых мы бывали...

На склоне лет мысль о необходимости подведения жизненных итогов приходит, наверное, каждому человеку. Я решил сделать это в виде воспоминаний.

Тот, кто хотя бы бегло знаком с моими публикациями – и научными геолого-геофизическими, и научно-популярными историко-географическими, и даже байками, согласится, что по большому счету их главным персонажем всегда была Арктика. И эти воспоминания будут не обо мне, а об Арктике, об арктических местах, в которых я бывал вместе со своими товарищами и о связанных с этим событиях.

Мои поездки в Арктику не были турпоходами. Это были экспедиции, целиком и полностью связанные с  научно-производственной деятельностью организаций, в которых я работал. Организация фактически была  одна, менялось ее название. Сначала она называлась НИИГА - научно-исследовательский институт геологии Арктики. Затем ее реорганизовали в научно-производственное объединение «Севморгео», в состав которого помимо головного института НИИГА входили Полярная, Мурманская, Норильская и другие экспедиции, далее появилось производственное геологическое объединение «Севморгеология», а головной институт стал называться ВНИИОкеангеология - Всесоюзный (Всероссийский) научно-исследовательский институт геологии и минеральных ресурсов Мирового океана. Как видно из приведенных выше названий, сфера деятельности института вышла далеко за рамки Арктического региона и распространилась на весь Мировой океан и Антарктиду. Я же в течение всех 48 лет  не изменял Арктике, хотя морские и антарктические работы оплачивались несравненно лучше, чем арктические. Вот такой я, мягко говоря, чудак. Арктические отряды и партии, которые я возглавлял, на время экспедиционных работ зачастую пополнялись в чем-либо провинившимися антарктидчиками и моряками. Не жалуюсь, а просто констатирую факт.

Введение

 Моим любимым предметом в школе всегда была география. Рассматривание карт доставляло мне истинное удовольствие. За различной окраской физико-географических карт виделись горные хребты, бескрайние равнины, океанские пучины, наполненные своей особой жизнью. Почему-то особую симпатию я испытывал к полуостровам. Интерес к картам естественно вызывал интерес к литературе о путешествиях и путешественниках. Запоем были прочитаны книги о плаваниях и походах Дж. Кука, Ж. Лаперуза, Ж. Дюмона-Дюрвиля, И. Крузенштерна и Ю. Лисянского, Ф. Беллинсгаузена и М. Лазарева, А. Никитина, П. Семенова-Тян-Шанского, Н. Пржевальского, В. Арсеньева и многих других. Разглядывание политико-административных карт давало информацию о зарубежных странах. Цепкая детская память запечатлевала их названия, а также названия их столиц, тем более, что стран этих в 1940-1950-е гг. было не так уж много. Например, ныне пестрая карта Африки имела,  в  основном, два цвета: зеленый – колонии и доминионы Англии, да фиолетовый – Франции. Было еще Бельгийское Конго.

Самостоятельный интерес имели карты полезных ископаемых: вот черный квадратик – это уголь, черный треугольник – железная руда, высокий усеченный конус – нефть и т.д.

Любовь к географии во многом определила и выбор геологической профессии. Горный институт, решил я уже в 5-6 классах, то учебное заведение, где география будет всегда со мной. Позднее мой папа, который был архитектором, посоветовал поступать на геофизический факультет.

Я оканчивал школу в 1957 году, претендовал на медаль, но в конце 10 класса из-за глупой и грубой шутки вместе с тремя своими одноклассниками был отстранен от сдачи выпускных экзаменов и исключен из школы. Лишь благодаря титаническим усилиям моего отца нам разрешили сдавать экзамены в другой школе в конце августа, когда прием в институты уже завершился. За 10 дней, с 20 по 30 августа, мы сдали положенные семь выпускных экзаменов и получили аттестаты зрелости. Поступление в институт пришлось отложить на год, и я устроился рабочим в отдел изысканий института «Гипроспецгаз». Несмотря ни на что, решение учиться в Горном институте было твердым, и через год в 1958 году я его реализовал.

Студенческие годы для каждого человека остаются особым периодом. Новый стиль жизни, новые товарищи, новые знания. Относительная, по сравнению со школой, свобода часто уводила от генеральной линии, кого-то увела совсем далеко, но я вовремя   остановился. В зимнюю сессию третьего курса, получив свой первый «неуд», я понял, что дальше так продолжаться не может. Этот «неуд» остался единственным, на четвертом и пятом курсах я уже получал повышенную стипендию.

Навсегда останутся в моей памяти образы наших преподавателей, из которых сейчас уже никого нет в живых. Все они были большими знатоками своего дела и замечательными доброжелательными людьми, по-отечески к нам относившимися. Я помню всех своих однокурсников, особенно из группы РФ-58, старостой которой я имел честь быть. Особенно близки мне были Коля Хлюпин и Герочка Маров, с которыми поддерживаю связь до настоящего времени, недавно ушедшие из жизни Сергей Иванов и  талантливый Семен Шерешевский. Самым ярким пятном в воспоминаниях из этого периода жизни была, конечно, крымская практика и отпуск после нее, который мы тоже провели в Крыму. У нас образовалась замечательная компания из 9 человек – пятеро ребят: кроме меня Хлюпин, Маров, Иванов и Ким Иваненко и четыре замечательные наши подруги из группы РГ-58: Рита Шапкина, Эля Спиридонова, Лена Михайлова (ныне профессор нашего института) и Лида Ногаева. В компании с первыми тремя девочками я уже не один год отмечаю День геолога.

После четырех лет обучения предстояла завершающая преддипломная производственная практика. Выбор мест был широк, по всему необъятному Советскому Союзу. Деканат по своему усмотрению провел распределение, которое, конечно, не всем нравилось.  Начались обмены, споры, даже конфликты. Я же для себя решил так: «Я не был ни там, ни там, зачем спорить и чего-то добиваться. Поеду, куда назначат».  И поехал в Казахстан, в Берчогурскую экспедицию, которая базировалась в поселке Эмба. В экспедиции было семь партий, и меня послали в ту, которая располагалась в поселке Кос- Истек и занималась поисками рудных полезных ископаемых. 

В первые же дни практики я заприметил одну девушку. Звезды Голливуда могли отдыхать. Кроме того, у нее было еще одно качество – она оказалась моей половиной, моей Аллочкой, с которой мы живем уже 52 года. С практики я привез необходимые для дипломного проекта материалы и к величайшей тревоге моих родителей молодую жену. Тревога их быстро рассеялась, Аллочка разделила со мной все жизненные радости, а главное  лишения, в том числе и связанные с болезнями и смертью родителей. И сейчас, благодаря ей, дочкам и внучкам, я спокойно смотрю в лицо надвинувшейся старости.

Жизнь не баловала меня, но в нужный момент предоставляла мне шансы и варианты: моя задача была не упустить их.

По окончании в 1963 году института я был распределен в Ухту, но работать там практически не пришлось. Дело в том, что наш выпуск был первым, которому не довелось полностью пройти военную подготовку. Мы отучились на военной кафедре полтора года, когда она была ликвидирована (кроме группы радиоактивщиков), и мальчики наши не старше 1939 года рождения подлежали после окончания института срочной службе в армии в течение двух лет. Я просил об отсрочке на год, так как мы уже ожидали рождения ребенка, писал письмо начальнику политуправления Советской Армии генералу армии Епишеву. Ответ его гласил» «На усмотрение военкомата» и пришел тогда, когда военкомат уже все усмотрел, и я несколько месяцев служил в доблестном Забайкальском военном округе. Свою старшую дочку Валю я увидел первый раз, когда ей шел второй год. Интересно то, что из всего выпуска никто, кроме меня, в солдаты не пошел.

Настроение тогда было ужасным, но потом, по прошествии времени, я понял, что армейская служба принесла мне большую пользу, дала мне прекрасную жизненную закалку, пригодившуюся в дальнейшей жизни и работе, которая была связана практически с одной Арктикой.

Вернувшись домой в декабре 1965 года, отдав некоторое непродолжительное время обмыванию этого славного события, я пошел в гости к своему студенческому товарищу Сергею Иванову, мамой которого была широко известная в геологических кругах профессор Р.М. Деменицкая – заведующая отделом геофизики НИИГА. Я обратился к ней с такими словами: «Раиса Михайловна! Я два года забывал то, чему меня учили в институте. По своему профессиональному уровню я сейчас ниже молодого специалиста. У меня сейчас нет ничего, кроме бешеного желания работать. Возьмите меня к себе в отдел. Я Вас не подведу». И она поняла меня и взяла, и, надеюсь, я ее не подвел. Раиса Михайловна Деменицкая, тоже выпускница Ленинградского горного института, определила мою арктическую судьбу.

Я попал в сейсмическую партию, которая вела исследования с дрейфующего льда в Центральном Арктическом бассейне. Эти ребята казались мне небожителями. Они летали на маленьких АН-2 над дрейфующими льдами, совершали, так называемые, первичные посадки, каждая из которых была связана с риском для жизни, в экстремальных условиях при 30-35-градусном морозе проводили весьма трудоемкие сейсмические наблюдения, получая уникальный геологический материал. Нужно было обладать высоким профессионализмом, чтобы в кратчайший срок, пока в салоне после полета сохраняется хоть какое-то тепло, пробурить во льду лунку для заряда, растянуть косы, запустить станцию, взорвать заряд и получить сейсмограмму, в застывающих растворах фотореактивов проявить и закрепить ее. Это были настоящие мужики. Почти никого из них уже нет в живых.

В составе этой замечательной группы я состоял три года (1966-1968), пройдя   и через работу сначала на базовой станции, а затем и в авиадесантных отрядах. Еще раз должен отметить ту пользу, которую мне принесла армейская служба.

В дальнейшем моя работа проходила на островах и побережье Северного Ледовитого океана.

В 1967 году НИИГА начал вести инженерно-геологические исследования под строительство на о. Земля Александры архипелага Земля Франца-Иосифа. Я принял в них участие сначала в качестве геофизика-сейсморазведчика, а затем, когда встал вопрос об определении сейсмической опасности, возглавил сейсмологические наблюдения, теория и практика которых в институте не преподавалась. Но зато в нашем институте студентам прививалась самостоятельность, умение осваивать новое, принимать оптимальные решения в нестандартной обстановке. Зацепившись за сейсмологию, я понял, что это – моя ниша в геофизических исследованиях НИИГА, и после завершения в 1970 году работ на архипелаге сделал все, для того чтобы сейсмологические наблюдения продолжились в других районах Арктики. И это мне удалось.

В течение 1972-1976 гг. я возглавлял сейсмические и сейсмологические работы на Новосибирских островах и в Западной Якутии, в 1976-1977 гг. на архипелаге Шпицберген, 1979-1984 гг. в Норильском рудном районе, в 1985-1988 гг. в дельте р. Лена и южной части акватории моря Лаптевых, в 1989 году первые глубинные сейсмические исследования на дрейфующем льду по проблеме внешней границы континентального шельфа (ВГКШ) России в Северном Ледовитом океане. Многое пришлось испытать за эти годы: и длительные круглосуточные наблюдения вдвоем с напарником на необитаемых островах, и промерзание до костей, и бурение обычным мотобуром трехметрового льда для опускания под него массивных пневмопушек, и многочасовые лежания на снегу при настройке сейсмографов, и длительные, выматывающие душу ожидания самолета. Но чем труднее приходилось в поле, тем радостнее было возвращение домой с чувством, что я это смог.

В 1990-е гг. геологическая служба России переживала тяжелые времена, объемы исследований резко сократились. После большого перерыва, в 2000 и 2005 гг. я участвовал в работах по проблеме ВГКШ в Арктике, но уже с базой не на дрейфующем льду, а на борту экспедиционного судна «Академик Федоров», в 2007 году – новая экспедиция уже с борта атомохода «Россия». В 2012 году мне посчастливилось принять участие в рейсе к Новой Земле на буксире-спасателе «Неотразимый» – по договору с МЧС мы обследовали подводные потенциально опасные объекты в карских заливах архипелага. Вот обо всех этих этапах и пойдет речь в главах книги.